ЛИЧНОСТЬ, РАЗОБРАННАЯ НА СУВЕНИРЫ. Случай Марины А.

Работа любого «помогателя» связана с наблюдениями за людьми. Не только вникаешь в каждую конкретную историю, но и переплетаешь множество разных, выделяя общее и стирая различия. Заметив какую-нибудь особенность, ищешь теорию, способную ее объяснить. Перебираешь концепции, крутишь в руках идеи, ищешь прочную конструкцию. Пытаешься сложить паззл: вот эта особенность – от мертвой матери, вот эта – от подавленного гнева, а эта сюда не встает! Откуда она, где ее исток? Иногда достаточно точной метафоры для того, чтобы все встало на места, и это – большое везение.
Клиентка Марина (28 лет), с которой я работала уже около двух с половиной лет, «принесла» от невролога, с которым консультировалась по поводу головных болей, глубоко поразившую меня фразу «Бедная девочка, разобрана на сувениры». Формулировка оказалась настолько емкой, что называть как-то иначе феномен, о котором пойдет речь, мне теперь трудно. Быть розданным на сувениры – это быть человеком, которому особенно нужно, чтобы в нем нуждались другие. У него нет уверенности, что он может кому-то понравится, поэтому для каждого в отдельности он неосознанно находит или формирует в себе конкретную черту характера или особенность поведения, чтобы потом «дарить» их ему. Он контактирует с другими людьми только этой специально созданной частью себя и испытывает глубокое одиночество, поскольку контакт с самим собой почти недоступен. В конечном итоге он рискует превратиться в ходячую коллекцию разрозненных признаков, запутаться в лабиринте своих отражений в чужих кривых зеркалах. Как формируется эта особенность и в чем ее истоки? Попробую реконструировать ее историю, предложить свою версию.

НАЧАЛО
Если ребенок родился в недружелюбной среде, где для него, какой он есть, нет места, ему приходится приспосабливаться. Он схватывает ожидания окружающих и формирует в себе те качества, которые нужны другим. И речь идет не только о прилежании в учебе и чистоплотности, но и о довольно неудобных, неприятных чертах характера и особенностях поведения.
Если мама постоянно раздражена и ей некуда деть злость, дитя становится непоседливым или неуклюжим. На него можно совершенно «легально» злиться, ведь он все портит и всем мешает. Выругавшись, мама переживает облегчение, которое для ребенка «работает» подкреплением определенного поведения. Он получает важный опыт – если я все время что-нибудь роняю, пачкаю, порчу и мама может покричать на меня, она становится счастливее. Другие дети лепят из пластилина грибочки для своих мам, а этот малыш бьет чашки.
Если мама одинока, дитя становится ненасытным и требующим постоянного внимания и присмотра. Оно подолгу болеет странными болезнями, с трудом усваивает навыки самообслуживания, зависит от мамы в мелочах. Обучается нуждаться в помощи и одновременно чувствовать себя за это виноватым перед мамой – снимает с нее и бремя одиночества, и груз ответственности за то, что она делает с собственным ребенком. Вина – один из ключевых признаков феномена «разобранности на сувениры».
В случае с Мариной, ситуация формировалась следующим образом. Ее мама вышла замуж по расчету и родила, чтобы удержать мужа. Он хотел ребенка, но еще больше хотел свободы и независимости. Ребенок не сумел его удержать и отец довольно быстро создал параллельную семью, куда в итоге и перебрался. Мама Марины была глубоко разочарована, «материнский проект» завершился, не принеся никаких дивидендов. О любви, заботе и ласке речи не шло. Ребенок обучился быть незаметным, занимать как можно меньше места, говорить очень тихим голосом. Дочь подолгу аккуратно носила одну и ту же одежду, не просила новых игрушек, была неприхотлива в еде. Ребенок-привидение, который не справился со своей миссией и теперь старается быть незаметным в обмен на мамину редкую похвалу (или хотя бы отсутствие придирок). В других условиях он был бы, возможно, активным, веселым, подвижным, но в этой конкретной семейной системе он убирает свою энергию в шкафчик и целыми днями занимается тихими играми. Его поведение – это сувенир для мамы, чтобы ей было приятно. Слепленный, склеенный из самого себя. Самая дорогая поделка на свете.
Другой важный признак «сувенирности» – незавершенность, невозможность выстроить окончательно баланс между «брать» и «давать». Ребенок все время будет получать меньше, чем вложился. Это будет озвучиваться громко, четко, чтобы у него не было даже иллюзий, что он справился, что он молодец. Например, Марина рассказывает: «Мама никогда не была довольна, хотя я вела себя очень тихо, была самостоятельной и неприхотливой. Вечерами я была предоставлена самой себе до того момента, как мама входила во двор. За то время, что она поднималась в квартиру, нужно было повесить на телевизор вязаную салфетку, закрывавшую экран, убрать с пола все игрушки и поставить книжки обратно на полки. Кровать должна была быть заправленной и на ней не должно было оставаться вмятин. Мама сердилась, если замечала, что я без нее валялась на кровати. Ключи от дома должны были висеть на специальном крючке возле двери. У меня в голове был список того, что надо проверить, но мама регулярно добавляла в него еще что-нибудь. Порядок и пятерки воспринимались ей, как что-то естественное, а любая деталь типа незакрытой дверцы шкафа вызывала в ней приступ гнева».

РАЗВИТИЕ
Хорошо сработав один раз, этот прием – предоставить другому то, в чем он нуждается, взяв взамен внимание – начинается применяться и в других пространствах. Одногруппникам в детском саду, одноклассникам, друзьям и коллегам могут доставаться «сувениры» поскромнее, но сам механизм от этого не меняется. Возможно, человек обнаруживает, что есть универсальные доры, которые подходят многим. Например, стать душой компании или быть всегда готовым помочь, безотказным, сочувствующим. Для близких и важных людей черты собственной личности подравниваются, шлифуются, кроятся с особенной тщательностью. Затрагиваются даже такие прочные, казалось бы, прочные и незыблемые вещи, как темп и скорость движений. Человек приучает себя двигаться быстрее или медленнее в зависимости от ожиданий и нужд тех, кто ему важен и нужен. К взрослому возрасту от него самого остается совсем немного, самая малость. Остальное представляет из себя лоскутное одеяло из разных, не согласованных между собой и нередко противоречащих друг другу особенностей. Если собрать в комнате его знакомых и попросить их написать психологический портрет, у вас получится образ удобной и хорошей девочки – гладкий, как морская галька. А близкие люди, к которым ей приходилось себя подстраивать, могут, наоборот, рассказывать о каком-то монстре, с которым невозможно иметь дела. Это несовпадение связано с тем, что с каждым из своего близкого круга человек, раздающий сувениры, контактирует только той частью, которую он для него из себя скроил. Совокупность внимания, тепла и поддержки, которую он за это получает, настолько недостаточна, что он едва балансирует на грани эмоционального «голода».
А что происходит с его собственной личностью? Куда он прячет свои части и фрагменты, выстраивая на их месте что-то, востребованное окружением? – В других людей. В тех, с кем нет близких отношений, но кем можно восхищаться, любоваться, на кого хочется быть похожим. Он встречает какую-то свою часть (то есть, черту или особенность, которые напоминают ему об этой неприсвоенной части) в другом человеке и испытывает к нему огромный интерес, восхищение, притяжение. Этот человек кажется ему удивительным, очень интересным, совершенно особенным… На его фоне собственная личность кажется жалковатой, неосуществившейся, мелкой. В процессе психотерапии, когда потихоньку начинает размываться чувство вины и шаг за шагом выстраиваются отношения с самим собой, человек обнаруживает, что то, чем он так сильно и неистово восхищался в другом, принадлежит ему самому, является его собственной особенностью. По мере присвоения себя он снимает с окружающих его людей этот восхитительный ореол. Нередко это приносит разочарование, горечь и гнев. Начинают отпадать «лишние» особенности поведения, потому что в них уже нет такой острой потребности, несмотря на протесты ближайшего окружения.
В течение второго года психотерапии любимыми словами Марины было «навязывать» и «маска» — она рассказывала, что окружающие все время пытаются сделать из нее другого человека, возмущаются ее невеселостью, требуют, чтобы они их развлекала. Она перестала быть удобный, веселой и простой в общении. Естественным образом прекратился контакт с теми, на кого она раньше так сильно рассчитывала в ситуации «энергообмена». Представление о самой себе начало обрастать плотью и оказалось, что раньше она не знала о себе почти ничего. Один за другим слетели навязанные другими представления о том, как нужно и должно себя вести. В какой-то момент она решилась произнести слово «насилие». Разморозились чувства – наконец, кроме тревоги и апатии стали доступны гнев, обида, злость и огромное, тяжелое, почти невыносимое чувство недолюбленности. Эту ситуацию можно представить в виде воронки – в процессе освобождения от чужих проекций и осознания себя мы двигались от широкого места (мелкие приспособления к окружающим, постоянное чувство вины и желание быть «хорошим» для всех) к началу, где находится самое тяжелое для принятия и переживания состояние. В случае Марины А., это состояние выразилось в фразе «Как это грустно, что мама никогда не гордилась мной».

Терапевтический процесс Марины уверенно движется к завершению. О том, что основные изменения позади, мы говорим уже больше года, но высвобождение замороженных раньше чувств и присвоение себе обратно своих собственных особенностей продолжается и, похоже, стало устойчивым фоном жизни. Марине интересно жить, она часто ловит себя на переживании счастья быть, осуществляться, дышать. Она перестала говорить тихо, как этого от нее хотела ее мать, но и громко говорить, шутить и смеяться, как этого жаждали ее друзья и коллеги, она тоже перестала. Девушка находится в процессе исследования собственного голоса, тела, привычек, желаний и потребностей. Она позволяет себе протестовать, когда кто-то нарушает ее границы. Например, к этому тексту она выслала мне шесть правок – не только касающихся деталей, которые могли бы ее скомпрометировать, но и относящиеся к моим интерпретациям. В конце концов, Марина – единственный эксперт в том, что с ней происходит, и я отношусь к этому с большим уважением.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *